Владимир Конкин: Высоцкий считал меня комсомольским холуем

Владимир и Алла Конкины вместе уже 35 лет.

Свое первое в жизни интервью Владимир КОНКИН дал «Комсомолке» 33 года назад. Инне РУДЕНКО, тогда - редактору отдела студенческой молодежи, а ныне - обозревателю «КП», влетело от комсомольского начальства за то, что молодой артист, исполнитель роли Павки Корчагина, предстал перед читателями с длинными волосами и разглагольствовал о «Битлз»... То есть осмелился быть самим собой. Столь же откровенным, без рисовки и лукавства, вышел разговор с Владимиром КОНКИНЫМ и сейчас, накануне его 55-летнего юбилея...

- Когда меня в детстве обозвали маменькиным сынком, я заплакал. А потом понял, что я счастливейший из смертных, потому что мамина любовь - это моя первая и самая важная награда в жизни! Маменька моя была певуньей и хохотуньей, увлекалась оперой. Папа всю жизнь занимался в художественной самодеятельности, несмотря на солидную должность (он был ревизором приволжской железной дороги). Я был поздним ребенком. Папе исполнилось 42 года, когда я родился, а маме - 40. Связано это с нашей семейной трагедией. Дело в том, что у меня был старший брат - Славочка. Он болел полиомиелитом и с детства был прикован к постели. У него отнялись руки, ноги... И вот однажды врачи, предвидя трагический исход, посоветовали родителям подумать о втором ребенке. Через два года после моего рождения Славочка умер - ему было 17 лет. Всю жизнь мне не хватало старшего брата...

Но очень скоро настала и моя очередь умирать. В пять лет я заболел скарлатиной, которая дала осложнение - порок сердца. И вот тут моих родителей охватил просто ужас: “Как? Еще одно дитя потерять?!” По совету бабушки меня после трех месяцев, проведенных в больнице, крестили. Я был юный атеист, брыкался, не хотел, чтоб меня засовывали в купель...

- И как же человек, воспитанный атеистом и сыгравший безбожника Павку Корчагина, пришел к Богу?

- Как это ни парадоксально, но началось все с фильма “Как закалялась сталь”. Во время съемок произошла очень важная для меня встреча... Мы снимали сцену еврейского погрома в Шепетовке. “Петлюровцы” громили лавочки, поджигали дома... А за пылающими домами стоял деревянный православный храм. Я свое уже отработал, подошел и сел на церковную лавочку. Вышел батюшка. Мы познакомились. Обменялись парой фраз. И вдруг он произносит: “Володя, а ты наш”. У меня - мороз по коже. Какой я дал повод думать, что я “их”? Но слова эти запомнил. И после того разговора встречи с батюшками стали случаться в моей жизни почти каждый месяц: то в купе, то на перроне, то на улице во время съемок... Я стал смелее. Началось общение. И все, что они говорили, находило отклик в душе...

Из меня делали коммунистическую икону

- А кто теперь для вас, верующего человека, Павка Корчагин: святой или бес?

- Жертва молоха революции. Один из миллионов околпаченных мальчишек и девчонок. Он был романтиком, мечтал освобождать угнетенные народы, бороться с несправедливостями... В 14-15 лет желание изменить мир к лучшему так же неибежно, как и юношеские прыщи. И вот тут-то появляются всякие жухраи, которые на пальцах, четырьмя словами объясняют, кого надо уничтожать “во имя светлого будущего”. После чего такие мальчишки, как Корчагин, берут в руки винтовки. Шашки наголо и в атаку!

Ведь наша-то картина тоже возникла неслучайно. Надо было строить БАМ. А для этого - поднять десятки тысяч молодых людей, сорвать их с родных мест и с Корчагиным вперед! Это я понял не сразу. По-настоящему осознал только на 17 съезде комсомола. Я читал речь (кстати, единственный, кто написал ее сам). А в проходах стояли мальчики и девочки - первый десант на БАМ. А ведь это был уже 74 год! Где-то там уже “Битлз” распались! А у нас молодежь снова зовут в палатки, к кирке и лопате как к основным орудиям созидания! Думаете, сейчас что-то изменилось? Ни-че-го. Советский Союз почил в бозе. А молодых людей все так же оболванивают - по комсомольско-партийным методикам. Им говорят: “За вами будущее!” А тем и невдомек, что их будущее давно уже распределено по карманам сегодняшних власть имущих, бывших комсоргов и парторгов.

- Лично на меня ваш Павка Корчагин в детстве произвел огромное впечатление. В память врезалось ваше лицо: буденовка, впалые щеки, глаза...

- Мащенко Николай Павлович, режиссер-постановщик, не стесняясь, с самого начала говорил: “Я снимаю коммунистическую икону”. И поэтому, как только я появлялся в кадре, - почти сразу возникал мой крупный план. Лицо на весь экран. Ему нужны были мои глаза. А чтоб эти глаза не врали, это же всю роль надо через себя пропустить! И для меня прикованный к постели Корчагин - это был брат мой, Славочка... Я тогда мало чего умел, но зато во мне было столько горячего искреннего чувства!

Конечно, снимаясь у Мащенко, я многому научился. Но поначалу его режиссура меня изумляла. Потому что я не привык, чтобы на меня кричали. Ты стоишь и трясешься, как осиновый листочек. Весь костенеешь от этого крика. Допускаешь снова и снова одну и ту же ошибку. А в тебя уже летит мегафон или стульчик режиссера. И слава богу, что ты пластичен и успеваешь во время увернуться... Я сперва был просто в ужасе, плакал по ночам. А ведь я был уже женатый мужчина. У меня было двое сыновей - близнецы Святослав и Ярослав. И вот такой молодой папа, 21 года, невидимыми миру слезами орошал гостиничную подушку... Так что для меня “Как закалялась сталь” - это не только название фильма. Что-то закалялось и во мне.

- А каково это стать знаменитым в 22 года?

- Честно скажу. Было даже страшно. Я же был совсем мальчишкой. Пять копеек искал в подкладке, чтоб пройти через турникет. Пальто носил еще с 8 класса, а шапку зимнюю мне гримерша подарила... И вдруг в газетах меня стали называть открытием века. В 22 года присудили “заслуженного”! Не скрою был безумно счастлив. Но очень скоро понял, какие проблемы принес мне этот успех. Меня просто лишали профессии. От “лестных” предложений сниматься на всех студиях страны в роли Корчагина я отказывался: сыграл одну “кожанку” - хватит. А других ролей не давали. Это потом уже, через несколько лет, я узнал, что по Госкино был выпущен приказ не снимать Конкина в ролях, дискредитирующих роль Павла Корчагина. А я-то думал, почему же у меня судьба так ломается, что же мне крылья отдирают?! А сколько зависти было среди актерской братии! У меня же администрация театра “Моссовета”, в котором я тогда работал, попросту квартиру украла! Мне ее ЦК комсомола выделил, а театр тайком взял и отдал другому. А у меня двое малышей и нет крыши над головой. Я тогда подал заявление об уходе и уехал в Киев на несколько лет, где мне хотя бы временно давали жилье.

Женат и, слава Богу, что дров не наломал

- Как же вы все-таки рано стали папой...

- Ну, почему же рано? Нам с Аллой казалось, что мы очень взрослые - когда женились, обоим было уже по 20 с половиной!

- Это правда, что вы ухаживали за Аллой Львовоной три года?

- Да, это так. Мама Аллочки, Зоя Семеновна, была моей классной руководительницей с 5 класса. Я пришел к ней в гости после того, как поступил в театральное училище, и тогда впервые увидел Аллу. Мне она очень понравилась, но сам я никакого впечатления на нее вроде бы не произвел. На следующий год я опять пришел к Зое Семеновне на встречу выпускников. Но был уже более раскованным, рассказывал какие-то театральные истории, придумывал на ходу свои. Аллочка и ее папа с мамой так смеялись! А лица других мальчиков становились все более грустными, потому что их надежда на дружбу с Аллочкой таяла с каждой минутой... Я получил благосклонное разрешение посещать сей дом. Мы начали встречаться. Под негласным контролем родителей. Это не значит, что за нами подглядывали. Боже упаси. И мои, и Аллочкины родители нам доверяли. И это доверие было для нас уздой. Кому-то из молодых людей это может показаться парадоксом: если папа-мама на работе - значит, можно! Нет, наоборот, у нас это вызывало еще большее чувство ответственности... В этом году нашему с Аллой браку уже 35 лет. У нас двое сыновей, дочка и три внука! Если кто-то вам скажет, что муж и жена за столько лет ни разу не повысили друг на друга голос, не дали почвы для слез или не думали о том, чтобы радикально изменить судьбу, - это неправда. В семейной жизни всякое бывает. Но постепенно приходит осмысление: “Слава тебе, Господи, что дров не наломал”...

Неважно, друзья мы были или нет

- Большинство ваших героев - неисправимые романтики. В том числе и Володя Шарапов. А как вам кажется, в нынешней милиции шараповы есть?

- Я таких ребят встречаю и в МВД, и в армии. Да, там есть свои уроды. Но мазюкать всех черной краской - это бессовестно. И мне очень лестно, когда люди в погонах говорят: “Это ведь я благодаря вам в органы пошел”. И вот, что важно: не о Жеглове они говорят, а о Шарапове! Да, Жеглов в исполнении Высоцкого - сочный, мощный герой... Но не случайно роман Вайнеров сначала назывался “Эра милосердия” (это потом уже они его переименовали). Человек, работающий в органах - не каратель, он не должен быть безжалостным, рубить с плеча...

- Говорят, у вас непросто складывались отношения с Высоцким во время съемок “Места встречи...”. И у вас даже было желание отказаться от этой работы...

- Многим казалось, что я обласкан комсомолом. Хотя это было не так. Я никогда клевретом не был и косточек с барского стола не таскал. И раздражал этих идеологических козявок тем, что не оправдывал их ожиданий... Наверное, и Высоцкому казалось, что я комсомольский холуй. Иначе откуда у Конкина “Волга”? А то, сколько я вкалывал на нее, это ж никого не интересовало. А у Семеныча был “Мерседес”. Но все прекрасно знали, что у Семеныча не было бы никакого “Мерседеса” и умер бы он под забором на 10 лет раньше, если бы в его жизни не появилась Марина Владимировна Полякова. И поэтому семья была оставлена с двумя детьми. А эта тетя вошла в его жизнь и в общем-то украсила ее. Потому что Володя стал вкусно есть иногда, а не жрать водку за 3-62. Понимаете? Он стал курить очень дорогие американские сигареты. У него была роскошнейшая аппаратура по тем временам. Он, конечно, сам какие-то деньги зарабатывал, но у него бы ни-и-икогда не было всего этого, если бы не Марина Владимировна. Поверьте мне. Потому что я честно один всю жизнь пахал на себя и семью (жена не работала, а занималась домом и детьми). Я годами не мог себе позволить купить норковую шубу супруге, или поменять машину, или на даче крышу перекрыть...

На Высоцкого смотрели как на небожителя. Вот он - живой дисседент. Такие песни! И драный голос! Это же потрясающе! Тем не менеее он многих очень быстро разочаровал. Люди поняли, что Высоцкий - это “три буквы” сразу же. Паинькой он не был, как сейчас придумывают. Иногда это был хам, грубый и прямолинейный человек. В отличие от меня.

Но при этом все равно он оставался Поэтом и нервы в клочья драл! Володя обладал огромной внутренней силой. Был личностью пружинистой и мощной. А я тоже мог за себя постоять, мог и откусить кое-что! Короче, встретились два волнореза. Понимаете?

...Начало съемок было просто ужасным. Первой снимали сцену из 4 серии, когда Шарапов расказывает Жеглову, что убийство совершил не Груздев, а Фокс. У меня огромнейший монолог - 10 минут экранного времени. Я начинаю, почти дохожу до середины... И вдруг щелчок какой-то в голове - и я забыл фразу. А Высоцкому сегодня улетать. Меня об этом еще с утра предупредили. Вот, не надо было этого мне говорить! Зачем накручивать?! Я сейчас об этом рассказываю - а у меня руки трясутся. Второй дубль - еще раньше запоролся. Все! Начался внутренний столбняк. Со мной такого никогда не бывало - у меня же хорошая память! А здесь... Третий дубль. Говорухин уже сидит лысину чешет... И съемочная группа смотрит: ну, говнюк какой попался. (Может, это было и не так. Но я человек без кожи. На барабан ее вряд ли можно натянуть - она вся протерта.) И только начинаю - все. У меня уже сдают нервы... Говорухин говорит: “Ну, ладно, полчаса перерыв. Иди, во дворик подыши, сосредоточься. Еще одну попытку сделаем”. Я подышал, начали снимать. Опять! Ужас, ужас... Говорухин говорит: “Ну, ладно, тушите свет. Потом когда-нибудь снимем”. А я думаю: “Господи, ну столько хорошего у меня было в жизни!..” Была очень горячая секундная молитва внутри. Я прошу: “Слава, еще одна попытка”. Мотор, камера. И я пошел. И вдруг чуствую, что то проклятое место я уже проскочил. У меня вдруг открылось второе дыхание. И я прошел эту харибду, не застрял!

А по технологии надо снимать второй дубль. И тут наши осветители начали тушить свет: мол, у нас смена кончилась, это вы приходите на съемочную площадку к 9 утра, а мы здесь с 8-ми! Все уговаривают, умоляют этих “светляков” - а те вырубают свет... В это время Высоцкий лежал на диванчике. Внимания ни на кого не обращает. Глазки закрыты... Никогда не забуду, как среди этого всеобщего стона вдруг встает Высоцкий. Моментально наступает тишина. И только слышно его скрипучие сапоги. Он выходит на середину... Ни одного слова из того, что он сказал, я произнести нашим уважаемым читателям не могу. Я только тогда понял, что такое “тридцатитрехэтажный”... Это было так скомпановано! Последнее слово было: убью. Как закипела работа! Сразу все стало зажигаться! Все, по местам! И мы сняли второй дубль, но в фильм вошел первый...

Когда в 80-м году Высоцкий ушел из жизни, после его похорон я поехал с выступлениями в Ростов. И каждую встречу начинал со слов: “Все мы похоронили... “ - и народ вставал. Я права не имел морального не сказать об этом. И неважно: друзья мы были или нет... За это меня вызывали в идеологический отдел партии Ростова. А потом жалобу накатали в Союз кинематографистов СССР. Но так как разбирались с ней люди приличные: Баталов, Ширвиндт, Клара Лучко... - то я был принят в состав Президиума Союза кинематографистов. Сразу же. За то что отстоял честь коллеги. И мы пошли пить коньяк.

Буду хлопать крыльями до последнего

- Владимир Алексеевич, какой подарок к вашему юбилею для вас был бы самым желанным? Чего вам в жизни не хватает?

- У меня все есть. Семья, квартира, загородный дом, прекрасная машина, творчество и любовь зрителей... И я молю Бога, чтобы у читателей “Комсомолки” жизнь сложилась не хуже, чем у меня. Для многих моя судьба может быть примером. Особенно для тех, кому сейчас тяжело. Оставаться в мои лета романтиком - это, наверное, диагноз. Но я считаю, что люди крылаты. И надо до последнего хлопать крыльями, как бы они не были изломаны и кровоточащи... А что касается подарка... То мне странно и обидно, что меня до сих пор не удостоили звания звания Народного артиста. Это единственная заноза. Ну, что ж, значит, мне до сих пор завидуют: я хороший, и красивый, и неглупый...

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Владимир Алексеевич КОНКИН.

Родился 19 августа 1951 года.

Заслуженный артист Украинской ССР. Лауреат премии Ленинского комсомола за роль Павки Корчагина в фильме «Как закалялась сталь», премии Ленинского Комсомола Коми АССР за роль Володи Ульянова в спектакле «Казанский университет», премии МВД за роль Владимира Шарапова в фильме «Место встречи изменить нельзя».

Самые известные роли:

Павел Корчагин в к/ф «Как закалялась сталь» (1975),

младший лейтенант Суслин в к/ф «Аты-баты, шли солдаты...» (1976),

старший лейтенант Шарапов в к/ф «Место встречи изменить нельзя» (1979),

Аркадий Кирсанов в к/ф «Отцы и дети» (1983),

заседатель Шабашкин в к/ф «Благородный разбойник Владимир Дубровский» (1988),

Петр Алымов в к/ф «Принцесса на бобах» (1997).